Неточные совпадения
Прошло минут пять; сердце мое сильно билось, но мысли были спокойны, голова холодна; как я ни
искал в
груди моей хоть искры любви к милой Мери, но старания мои были напрасны.
Его особенно смущал взгляд глаз ее скрытого лица, именно он превращал ее в чужую. Взгляд этот, острый и зоркий, чего-то ожидал,
искал, даже требовал и вдруг, становясь пренебрежительным, холодно отталкивал. Было странно, что она разогнала всех своих кошек и что вообще в ее отношении к животным явилась какая-то болезненная брезгливость. Слыша ржанье лошади, она вздрагивала и морщилась, туго кутая
грудь шалью; собаки вызывали у нее отвращение; даже петухи, голуби были явно неприятны ей.
Может быть, Вера несет крест какой-нибудь роковой ошибки; кто-нибудь покорил ее молодость и неопытность и держит ее под другим злым игом, а не под игом любви, что этой последней и нет у нее, что она просто хочет там выпутаться из какого-нибудь узла, завязавшегося в раннюю пору девического неведения, что все эти прыжки с обрыва, тайны, синие письма — больше ничего, как отступления, — не перед страстью, а перед другой темной тюрьмой, куда ее загнал фальшивый шаг и откуда она не знает, как выбраться… что, наконец, в ней проговаривается любовь… к нему… к Райскому, что она готова броситься к нему на
грудь и на ней
искать спасения…»
Он расписался, я эту подпись в книге потом видел, — встал, сказал, что одеваться в мундир идет, прибежал в свою спальню, взял двухствольное охотничье свое ружье, зарядил, вкатил солдатскую пулю, снял с правой ноги сапог, ружье упер в
грудь, а ногой стал курок
искать.
О нет, Мизгирь, не страхом
Полна душа моя. Какая прелесть
В речах твоих! Какая смелость взора!
Высокого чела отважный вид
И гордая осанка привлекают,
Манят к тебе. У сильного — опоры,
У храброго — защиты
ищет сердце
Стыдливое и робкое. С любовью
Снегурочки трепещущая
грудьК твоей
груди прижмется.
Великий царь, любви Купава
ищет.
Хочу любить; а как его полюбишь?
Обижено, разбито сердце им;
Лишь ненависть к нему до гроба будет
В
груди моей. Не надо мне его.
Они рождают в
груди ощущение, которое
ищет исхода, порывается куда-то далеко за этот круг цветов и сирени, куда-то вдаль…
Сердце у меня тревожно билось, в
груди еще стояло ощущение теплоты и удара. Оно, конечно, скоро прошло, но еще и теперь я ясно помню ту смутную тревогу, с какой во сне я
искал и не находил то, что мне было нужно, между тем как рядом, в спутанном клубке сновидений, кто-то плакал, стонал и бился… Теперь мне кажется, что этот клубок был завязан тремя «национализмами», из которых каждый заявлял право на владение моей беззащитной душой, с обязанностью кого-нибудь ненавидеть и преследовать…
— Мамаша приехала сюда очень больная, — прибавила Нелли тихим голосом, — у ней
грудь очень болела. Мы долго
искали дедушку и не могли найти, а сами нанимали в подвале, в углу.
Когда его увели, она села на лавку и, закрыв глаза, тихо завыла. Опираясь спиной о стену, как, бывало, делал ее муж, туго связанная тоской и обидным сознанием своего бессилия, она, закинув голову, выла долго и однотонно, выливая в этих звуках боль раненого сердца. А перед нею неподвижным пятном стояло желтое лицо с редкими усами, и прищуренные глаза смотрели с удовольствием. В
груди ее черным клубком свивалось ожесточение и злоба на людей, которые отнимают у матери сына за то, что сын
ищет правду.
Ей, женщине и матери, которой тело сына всегда и все-таки дороже того, что зовется душой, — ей было страшно видеть, как эти потухшие глаза ползали по его лицу, ощупывали его
грудь, плечи, руки, терлись о горячую кожу, точно
искали возможности вспыхнуть, разгореться и согреть кровь в отвердевших жилах, в изношенных мускулах полумертвых людей, теперь несколько оживленных уколами жадности и зависти к молодой жизни, которую они должны были осудить и отнять у самих себя.
Она ходила по комнате, садилась у окна, смотрела на улицу, снова ходила, подняв бровь, вздрагивая, оглядываясь, и, без мысли,
искала чего-то. Пила воду, не утоляя жажды, и не могла залить в
груди жгучего тления тоски и обиды. День был перерублен, — в его начале было — содержание, а теперь все вытекло из него, перед нею простерлась унылая пустошь, и колыхался недоуменный вопрос...
И вот именно сверхъестественное и выручило меня. В ту самую минуту, как я
искал спасения в галлюцинациях, в комнату вошло новое лицо, при виде которого я всею силою облегченной
груди крикнул...
Посреди разговора, никто и не слыхал, как подкрался Иудушка, яко тать в нощи. Он весь в слезах, голова поникла, лицо бледно, руки сложены на
груди, губы шепчут. Некоторое время он
ищет глазами образа, наконец находит и с минуту возносит свой дух.
Лозинский вздохнул полной
грудью и стал жадными глазами
искать полей с желтыми хлебами или лугов с зеленой травой. Он рассчитал, что, по-нашему, теперь травы уже поспели для косьбы, а хлеба должны наливаться, и думал про себя...
Ругаясь и плюясь, Грушина отправилась и уборную и там, при помощи горничной, расправила складки своего платья на
грудь и спину. Возвратясь в зал, хотя и в более скромном виде, она все же усердно
искала себе поклонников. Она грубо заигрывала со всеми мужчинами. Потом, когда их внимание было отвлечено в другую сторону, она отправилась в буфетную воровать сласти. Скоро вернулась она в зал, показала Володину пару персиков, нагло ухмыльнулась и сказала...
Кожемякин подумал,
поискал что бы ей сказать и ощутил, что в
груди и в голове у него — холодно и темно.
Положит меня, бывало, на колени к себе,
ищет ловкими пальцами в голове, говорит, говорит, — а я прижмусь ко
груди, слушаю — сердце её бьётся, молчу, не дышу, замер, и — самое это счастливое время около матери, в руках у ней вплоть её телу, ты свою мать помнишь?
Я смотрел, дивясь, что не
ищу объяснения. Все перелетело, изменилось во мне, и хотя чувства правильно отвечали действию, их острота превозмогла всякую мысль. Я слышал стук своего сердца в
груди, шее, висках; оно стучало все быстрее и тише, быстрее и тише. Вдруг меня охватил страх; он рванул и исчез.
А он дрожал, слыша этот смех, и всё
искал чего-то на своей
груди, хватаясь за нее руками.
Тут она сделала несколько отчаянных опытов выйти замуж — они не удались; тогда, запрятав страшную злобу внутри своей
груди, она переселилась в Москву, говоря, что ей шум большого света опротивел и что она
ищет одного покоя.
Юрий едва мог скрывать свое негодование: кровь кипела в его жилах, он менялся беспрестанно в лице; правая рука его невольно
искала рукоятку сабли, а левая, крепко прижатая к
груди, казалось, хотела удержать сердце, готовое вырваться наружу. Когда очередь дошла до него, глаза благородного юноши заблистали необыкновенным огнем; он окинул беглым взором всех пирующих и сказал твердым голосом...
Через несколько дней после этого Илья встретил Пашку Грачёва. Был вечер; в воздухе лениво кружились мелкие снежинки, сверкая в огнях фонарей. Несмотря на холод, Павел был одет только в бумазейную рубаху, без пояса. Шёл он медленно, опустив голову на
грудь, засунув руки в карманы, согнувши спину, точно
искал чего-то на своей дороге. Когда Илья поравнялся с ним и окликнул его, он поднял голову, взглянул в лицо Ильи и равнодушно молвил...
Фома ударил себя руками в
грудь и, стоя на коленях пред трупом, дико и громко закричал… И весь трясся от ужаса и безумными глазами все
искал кого-то в зелени сада…
—
Ищите, это ваше дело, а мой секундант — вот!.. — сказал и князь по-русски, показывая на Николя, все время стоявшего у окна и скрестившего, наподобие Наполеона I, на
груди у себя руки.
Тогда кого-то слышно стало,
Мелькнуло девы покрывало,
И вот — печальна и бледна —
К нему приближилась она.
Уста прекрасной
ищут речи;
Глаза исполнены тоской,
И черной падают волной
Ее власы на
грудь и плечи.
В одной руке блестит пила,
В другой кинжал ее булатный;
Казалось, будто дева шла
На тайный бой, на подвиг ратный.
Их присутствие оживотворило все сердца; храбрые пруссаки восстали первые, и когда спустя несколько месяцев надменный завоеватель, с местью в сердце, с угрозой на устах, предводительствуя новым войском, явился опять на берегах Эльбы, то тщетно уже
искал рабов, покорных его воле: везде встречали его
грудью свободные сыны Германии, их радостные восклицания и наши волжские песни гремели там, где некогда раздавались победные крики его войска и вопли угнетенных народов.
Пылают
грудь ее и плечи,
Нет сил дышать, туман в очах,
Объятья жадно
ищут встречи,
Лобзанья тают на устах… //.......... //..........
Так с волей пламенной, с упорством на челе,
С отчаяньем в
груди, со страстию во взоре
Небесное Жуан пусть
ищет на земле
И в каждом торжестве себе готовит горе!
Лизавета Васильевна тотчас подхватила какую-то рыжую даму и начала с ней ходить по зале; Бахтиарову, кажется, очень хотелось подойти к Масуровой; но он не подходил и только следил за нею глазами. Проиграли сигнал. Волнение Лизаветы Васильевны, когда она села с своим кавалером, было слишком заметно:
грудь ее подымалась, руки дрожали, глаза
искали брата; но Павел сидел задумавшись и ничего не видел.
Так тебе и кажется — веет над тобою чёрная рука, касается
груди,
ищет — тут ли ты?
Он видел, как старик, не спуская с него своих глаз, блуждающей рукой наскоро
ищет ружье, висевшее на стене; видел потом, как сверкнуло дуло ружья, направленное неверной, дрожащей от бешенства рукой прямо в
грудь его…
Два месяца прошло. Во тьме ночной,
На цыпочках по лестнице ступая,
В чепце, платок накинув шерстяной,
Являлась к Саше дева молодая;
Задув лампаду, трепетной рукой
Держась за спинку шаткую кровати,
Она
искала жарких там объятий.
Потом, на мягкий пух привлечена,
Под одеяло пряталась она;
Тяжелый вздох из
груди вырывался,
И в жарких поцелуях он сливался.
Между тем желание по-прежнему кипит в
груди (говорим о тех, кто не старается искусственно заглушить это желание), и мы все
ищем, жаждем, ждем… ждем, чтобы нам хоть кто-нибудь объяснил, что делать.
— Но ведь ты знаешь, что я люблю тебя. Ты все знаешь. Зачем ты так смотришь на Иуду? Велика тайна твоих прекрасных глаз, но разве моя — меньше? Повели мне остаться!.. Но ты молчишь, ты все молчишь? Господи, Господи, затем ли в тоске и муках
искал я тебя всю мою жизнь,
искал и нашел! Освободи меня. Сними тяжесть, она тяжеле гор и свинца. Разве ты не слышишь, как трещит под нею
грудь Иуды из Кариота?
Послушай, я забылся сном
Вчера в темнице. Слышу вдруг
Я приближающийся звук,
Знакомый, милый разговор,
И будто вижу ясный взор…
И, пробудясь во тьме, скорей
Ищу тех звуков, тех очей…
Увы! они в
груди моей!
Они на сердце, как печать,
Чтоб я не смел их забывать,
И жгут его, и вновь живят…
Они мой рай, они мой ад!
Для вспоминания об них
Жизнь — ничего, а вечность — миг!
Что за оказия! опять
искать начал, искал-искал — нет! А Емеля сидит да покачивается. Сидел я вот, сударь, так перед ним, над сундуком, на корточках, да вдруг и накосился на него глазом… Эх-ма! думаю: да так вот у меня зажгло сердце в
груди; даже в краску бросило. Вдруг и Емеля посмотрел на меня.
Но, спрашивая, он уже знал, какой Николай стоит перед ним. Важность исчезла с его лица, и оно стало бледно страшной старческой бледностью, похожей на смерть, и руки поднялись к
груди, откуда внезапно вышел весь воздух. Следующим порывистым движением обе руки обняли Николая, и седая холеная борода прикоснулась к черной мокрой бородке, и старческие, отвыкшие целовать губы
искали молодых свежих губ и с ненасытной жадностью впивались в них.
Когда они входили в столовую, Александру Антоновичу было стыдно своего порыва, которому с такой неудержимой силой отдалось его доброе сердце. Но радость от свидания, хотя и отравленная, бурлила в
груди и
искала выхода, и вид сына, который пропадал неведомо где в течение целых семи лет, делала его походку быстрой и молодой и движения порывистыми и несолидными. И он искренне рассмеялся, когда Николай остановился перед сестрой и, потирая озябшие руки, спросил...
На
грудь земли, и солнце, мглой обвито,
Жжет без лучей, и бегают стада
С мычанием,
ища от мух защиты...
Без опыта, без денег и без сил,
У чьей
груди я мог
искать спасенья?
Серебряный я кубок свой схватил,
Что подарила мать мне в день рожденья,
И пенковую трубку, что хранил
В чехле, как редкость, полную значенья,
Был и бинокль туда же приобщен
И с репетиром золотой Нортон.
Личных утешений тетя Полли с тех пор не
искала, но они ее иногда находили, и одно такое прекрасное утешение осветило ее закат: ее зять, муж Сусанны, отличился благороднейшею деятельностью при «освободительных работах» в царствование Александра II. И тетя, при получении известия об этом, плакала радостными слезами на
груди у своей Гильдегарды и сама себя перебивала словами...
И небольшая фигура его на рыси
грудью взвалилась на спину лошади, потом соскочила на снег, не останавливаясь, пробежала за санями и ввалилась в них, с выпущенными кверху через грядку ногами. Высокий Василий, так же как и прежде, молча сел в передние сани с Игнашкой и с ним вместе стал
искать дорогу.
Я быстро оделась, еле сдерживая накипавшие в
груди слезы, и пошла
искать Нину. Она стояла у окна в коридоре с тем же сердито-нахмуренным лицом.
Он не продрался к середине. Издали увидал он лысую голову коренастого старика в очках, с густыми бровями. Его-то он и
искал для счету, хотел убедиться — окажутся ли налицо единомышленники покойного. Вправо от архиерея стояли в мундирах, тщательно причесанные, Взломцев и Краснопёрый. У обоих низко на
грудь были спущены кресты, у одного Станислава, у другого Анны.
Больной с немою укоризною посмотрел на них, возвел глаза к небу, как бы давая тем знать, где
искать им утешение в их утрате, или же давая понять, куда лежит его путь, затем набожно сложил руки крестообразно на
груди, вытянулся и закрыл глаза.
В ту же минуту молодой человек глухо вскрикнул и обеими руками схватился за
грудь. Сделав несколько конвульсивных движений, как бы
ища опоры, он упал навзничь и остался недвижим.
Душа, удаляясь,
Хочет на нежной
груди отдохнуть, и очи, темнея,
Ищут прощальной слезы; из могилы нам слышен знакомый
Голос, и в нашем прахе живет бывалое пламя.
Луиза, пришед в себя, хотела говорить — не могла… казалось,
искала кого-то глазами, рыдая, бросилась на
грудь матери, потом на руки Бира, и, увлеченная им и Адольфом, отнесена через сад к мельничной плотине, где ожидала их карета, запряженная четырьмя бойкими лошадьми. Кое-как посадили в нее Луизу; Адольф и Бир сели по бокам ее. Экипаж помчался по дороге к Пернову: он должен был, где окажется возможность, поворотить в Ринген, где поблизости баронесса имела мызу.
Татьяна Петровна сладко спала, раскинувшись на постели. Мягкое одеяло прикрывало ее только до пояса. Тонкая ткань белоснежной сорочки поднималась ровными движениями на не менее белрснежной
груди. Одна миниатюрная ручка спустилась с кровати, а другая была закинута под голову. Раскрытые розовые губки как бы
искали поцелуя. Видимо, сладкие грезы, грезы будущего счастья с Борисом, витали над ее хорошенькой головкой.